Прекрасные дамы

Прекрасным апрельским днем где-то в середине XIV века большая компания нарядно одетых людей отправилась в английский город Кентербери в паломничество к мощам Томаса Бекета.

В этой компании были: рыцарь с сыном, почтенный йомен-лучник, утонченная и прекрасно образованная аббатиса, несколько монахов, богатый купец, бедный студент, чопорный юрист, шкипер, несколько зажиточных ремесленников, повар, мельник, доктор медицины, крестьянин, эконом, мажордом, пристав церковного суда, продавец индульгенций — словом, представители всех сословий средневекового общества.

И в этом обществе ехала на иноходце женщина — не знатная дама, а простая ткачиха из города Бата.

В тканье была большая мастерица — Ткачихам гентским впору подивиться. Благотворить ей нравилось, но в храм Пред ней протиснись кто-нибудь из дам — Вмиг забывала в яростной гордыне О благодушии и о благостыне. Платков на голову могла навесить, К обедне снаряжаясь, сразу десять, И все из шелка иль из полотна. Чулки носила красные она И башмачки из мягкого сафьяна. Лицом бойка, пригожа и румяна, Жена завидная она была И пятерых мужей пережила, Гурьбы дружков девичьих не считая (Вокруг нее их увивалась стая)... На башмачках она носила шпоры, Любила шутки, смех и разговоры И знала все приманки и коварства И от любви надежные лекарства.

Путь был неблизкий, и общество договорилось занимать друг друга интересными рассказами. Благодаря одному из участников паломничества — поэ­ту Джеффри Чосеру, — мы можем познакомиться с этими историями. Чосер объединил их в сборник под названием «Кентерберийские рассказы».

Когда пришел черед батской ткачихи, она рассказала историю про рыцаря Круглого стола, которого обвинили в... изнасиловании.

Был при дворе Артура рыцарь-хват. Он позабавиться всегда был рад. Раз на пути девицу он увидел И честь девическую вмиг обидел.

Возмущенный Артур решил, что судить рыцаря должна королева Гвиневера и ее дамы. И дамы придумали рыцарю такое наказание.

Вы жить останетесь на белом свете, Лишь если сможете вы мне ответить, Что женщина всему предпочитает. А не сумеете — вас ожидает Смерть неизбежная. Так берегите Вы голову от топора. Идите. Двенадцать месяцев и день даю На то, чтобы обдумать вы мою Могли загадку...

Рыцарь отправился в путь, чтобы расспросить женщин об их предпочтениях. Ответы его обескуражили.

Но если даже женщины и знают, Чего хотят, — двоих на свете нет, Чтоб на одном сошелся их ответ. Те назовут богатство и наряды. Те — почести. Те угожденью рады. Тем лишь в постели можно угодить. Тем бы вдоветь да замуж выходить. Тем сердце лесть всего сильней щекочет. А та сознаться в слабости не хочет, Но ей хвала сокровищ всех милей. Ведь льстивым словом нас всего верней Или услугой самою ничтожной И покорить, и усмирить возможно. А те свободу почитают главным, И чтобы с мужем были равноправны, И чтоб никто не смел их укорять, Коль на своем затеют настоять. И то сказать: какая же из нас Супруга не лягала всякий раз, Когда ее заденет за живое Или о ней он правду всю раскроет...

И вот однажды рыцарь забрел в дремучий лес и встретил там страшную на вид старуху. Она пообещала открыть тайну — в обмен на обещание рыцаря жениться на ней.

Обещание было дано, и вскоре рыцарь без страха предстал перед судом дам.

Он, не смущаясь И к королеве смело обращаясь, Уверенно и громко начал речь: «О, госпожа! Палач пусть снимет с плеч Мне голову, когда я ошибаюсь, Но утверждать пред всеми я решаюсь, Что женщине всего дороже власть Над мужем, что она согласна пасть, Чтоб над любимым обрести господство!» И не нашлось ни дамы, ни девицы, Ни опытной в таких делах вдовицы, Которая б решилась отрицать, Что большего не может пожелать...

Так рыцарь спас свою жизнь. Но теперь его ожидало новое испытание — женитьба на безобразной старухе.

Несчастный рыцарь, стиснув зубы, перетерпел свадебный обряд. Однако ночью наотрез отказался исполнять супружеские обязанности. И тогда старуха поставила его перед новым выбором.

— Сам выбирай, хотя не угадаешь, Где невзначай найдешь, где потеряешь. Стара, уродлива, но и скромна, И до могилы предана, верна Могу я быть. Могу и красотою И юностью блистать перед тобою, Поклонников толпу в твой дом привлечь И на тебя позор иль смерть навлечь. Вот, выбирай. И толком рассуди... У рыцаря заныло тут в груди. Вздохнул он тяжко и жене ответил: — Миледи и любовь моя, уж светел Стал небосклон. Мне, видно, не решить, Что дальше делать и как дальше жить. Решай сама, как мудрая жена, Какая нам с тобою суждена Судьба и жизнь. Тебе я доверяю. Что хочешь ты, того и я желаю... — Так, значит, над тобой взяла я верх? К моим ногам гордыню ты поверг? — Ты верх взяла, тебе и выбирать... — Приди же, друг, меня поцеловать, Ты это заслужил своим ответом, Получишь верность и красу при этом... Когда увидел рыцарь, что жена Приветлива, красива и юна, Тут, вне себя от этой благодати, Он заключил ее в свои объятья. Ему и сотни поцелуев мало, Она ж ему покорно уступала Во всем, лишь бы порадовать его. Не стану я рассказывать того, Как, сохранив любовь свою до гроба, Они в довольстве, в счастье жили оба...

Здесь кончается рассказ батской ткачихи. Правду ли она говорила? В самом ли деле целью и мечтой женщин Средневековья было обрести власть над мужчинами?

Благородные дамы Тулузы и Прованса и их верные трубадуры создали великолепную легенду о fin amor — «прекрасной», или «куртуазной» любви, о «дворах любви», повинующихся приказаниям женщин, о чистой страсти к идеальной женщине.

Эту легенду подхватили авторы исторических романов. И некоторые доверчивые читатели до сих пор считают, что Средневековье было сплошным поклонением рыцарей прекрасным дамам.

Между тем «дворы любви» существовали на юге Франции, в Аквитании и Лангедоке, немногим более 200 лет: в 1071 году родился первый трубадур Гильем Аквитанский, а в 1292-м умер последний трубадур Гираут Рикьер.

Согласно легенде, трубадур находился в полном подчинении у своей дамы и испытывал к ней почти религиозное обожание. Дама же всегда была самой прекрасной и самой благородной.

Порой влюбленный терял всякую волю. Любимая женщина делала с ним все, что хотела: «Ради нее я готов быть лживым и искренним, полным верности и готовым к изменам, грубым и любезным, трудолюбивым и праздным, ведь именно ей дана власть унижать и возвышать меня...»

Другим трубадурам такая концепция была не по нраву. Вот знаменитая песня-диалог между трубадуркой Марией Вентадорской и ее певцом Ги де Юсселем. Ги настаивает на равноправии в любви. Мария возражает.

Ги:

— Итак, дать обязана Дама взамен Любви — любовь, ту назначив из цен, Чтоб равенство соблюдал договор Без счетов, кто кем был до этих пор.

Мария:

— Ги, влюбленный, подав намек Даме, должен быть терпелив И благодарить, получив Милость в должном месте в свой срок. Пусть просит, не поднимаясь с колен: Она — и подруга, и сюзерен Ему. Превосходство же ей не в укор, Поскольку он друг ей, но не сеньор.

Однако стоит взглянуть на другие канцоны трубадуров, как мы без труда убеждаемся, что любовь, связывающая Даму и рыцаря, меньше всего похожа на религиозное обожание. Напротив, это очень земное, плотское чувство.

Вот как описывает его прославленный трубадур Бернарт де Вентадорн.

Увы, зачем нужна Мне жизнь, когда она — Без той, чья белизна, Как первый снег, нежна? Мне радость не дана Быть с ней на ложе сна, Быть с Донной, где она Лежит обнажена.

Не стеснялись своих чувств и женщины-трубадурки. Вот строчки из песни, сложенной графиней де Диа.

Я горестной тоски полна О рыцаре, что был моим. И весть о том, как он любим, Пусть сохраняют времена. Мол, холодны мои объятья — Неверный друг мне шлет укор, Забыв безумств моих задор На ложе и в парадном платье. Напомнить бы ему сполна Прикосновением нагим, Как ласково играла с ним Груди пуховая волна!..

Сохранился такой анекдот — едва ли достоверный, но подчеркивающий всю абсурдность представлений о куртуазной любви.

Некой даме служили два рыцаря. Одному из них она подарила свою любовь. Другому же в утешение пообещала, что если когда-нибудь разлюбит своего избранника, то отдаст свою любовь только отвергнутому воздыхателю.

Через некоторое время она сочеталась с возлюбленным законным браком. И тогда второй рыцарь пришел требовать своего, уверяя, что невозможно испытывать прекрасную любовь к законному супругу.

Он даже обратился в суд любви. И конклав дам под предводительством Сибилы Анжу, графини Фландрской, признал его правоту. Дамы также были уверены, что любить можно друга, но не мужа...

Пикантность ситуации заключалась в том, что трубадур воспевал красоту чужой жены и получал за это плату от ее мужа. При этом сами мужья не усматривали в подобной ситуации ничего странного.

Куртуазная любовь была игрой. Свои­ми песнями трубадур создавал пиар двору сеньора, тем самым помогая в решении политических и экономических проблем. Именно сеньор был одновременно хозяином и дамы — своей жены, и трубадура. Именно он заказывал музыку.

«Кому душа, тому и тело, — вот так бы я любить хотела», — говорит героиня одного из рыцарских романов.

Конечно, искренне влюбленная женщина могла подарить любовнику свое тело, но это было для нее единственным способом проявить свою волю. Без свое­го трубадура и без мужа-спонсора дама была ничем. Ее власть была лишь прекрасной иллюзией.

Один из средневековых авторов Анд­рей Капеллан писал, что коль скоро женщину наделяет властью сам мужчина, то он вправе и отнять эту власть.

Большинство феодальных сеньоров согласились бы с ним. Истории о том, как рыцарь бранит, унижает, а то и бьет недостаточно щедрую в любви даму, — отнюдь не редкость в жизнеописаниях трубадуров.

Прекрасные дамы в алых платьях, золотых ожерельях и высоких колпачках — энненах — были лишь красивой декорацией. Реальной действующей силой в средневековом обществе были женщины-труженицы: крестьянки и ремесленницы — такие, как батская ткачиха.

Горожанки славились своей бойкостью и самостоятельностью.

Если супруг умирал, тяжело заболевал или бесследно исчезал, женщина брала семейный бизнес в свои руки. При этом она не задумывалась, насколько ее занятие «подобает» ее полу.

Так, женщина могла не только ткать, шить, плести кружева или вышивать, но заведовала оружейной или ювелирной мастерской, плотничала, была сапожником и даже каменщиком. Могла пойти в богатый дом служанкой, экономкой или наняться в городскую управу писцом.

Нередки были случаи, когда женщины-врачи практиковали вместе со своими мужьями. Особенно часто такие семейные пары можно было встретить среди евреев. Женщины-банщицы также занимались «прикладной медициной»: вырезали мозоли, делали массаж, готовили травяные ванны.

Вдовы купцов снаряжали корабли для заморской торговли. Вдовы банкиров нанимали управляющих, но зорко следили за финансовой политикой банка. Вдовы ростовщиков и менял сами становились к прилавку и брались за весы.

Словом, женщины всегда были на подхвате, и если супруг по тем или иным причинам не мог больше содержать семью, женщина всегда была готова подставить плечо.

Средневековое общество было аграрным, земледельческим, и основу его составляло крестьянство. Но именно об этих людях мы знаем меньше всего. Крестьяне не оставили нам ни красивых баллад, ни книг, ни картин. Рассказать о них могут только описи и судебные протоколы.

Если дочь знатного сеньора могла, отказавшись от замужества, уйти в монастырь и со временем получить в свои руки немалую власть (при этом не отказывая себе в плотских утехах), то для дочери крестьянина единственным способом выжить являлось замужество.

Старая дева была вынуждена после смерти родителей идти в батрачки, наниматься служанкой или доживать свой век в приживалках у родни. Впрочем, крестьянки редко оставались старыми девами.

Мужчины женились поздно: в 30 — 40 лет — как правило, после того как умирал отец и мужчина становился самостоятельным хозяином.

Девушки были значительно моложе — и все же старше, чем невесты-аристократки. Если тех могли выдать замуж и в девять лет, невесте-крестьянке должно было исполниться не меньше 14, ведь она сразу включалась в домашнюю работу. Ее «рабочая сила» ценилась не меньше приданого.

Приданое могло включать в себя небольшие земельные наделы, деньги, скотину, сельскохозяйственные орудия, столовое серебро, мебель, одеяла, простыни, скатерти.

В 1294 году Вильям Алейн из Браутона возбудил дело против своего тестя из-за приданого, которое состояло — или должно было состоять — из платья, кастрюли в два галлона, сосуда в полгаллона, двух ковров, пяти шиллингов – «чтобы починить телегу железом» и шести шиллингов — для передачи церкви.

К добрачному сексу и девушки, и мужчины относились спокойно. Так, некая Гразид Лизье из деревни Монтайю, вступив в связь со священником Пьером Клерже, ответила на вопрос суда: «С Пьером Клерже мне это нравится. И потому это не может быть неугодно богу. Это не грех...»

Девичья честь была вопросом чисто экономическим — за ее нарушение полагался штраф.

Так, читаем судебную запись в имении Вейкфилд: «Юлиана, дочь Джона Сиббесона, была лишена девственно­сти до того, как вышла замуж, и до сих пор не уплатила ни штраф за ложе (штраф за изнасилование незамужней женщины. — А. В.), ни налог на свадьбу...» Следовательно, после изнасилования она благополучно вышла замуж.

Причиной наложения и сбора штрафов явилось то, что эрл Джон, владелец манора, нуждался в деньгах. Он увяз в бракоразводном процессе со своей женой, племянницей короля, и хотел получить развод, чтобы жениться на своей любовнице, матери своих детей...

Однако если с жалобой обращалась сама женщина, суд не всегда вставал на ее сторону. Вот какая история произошла в 1288 году в Браутоне.

Эмма, дочь Роберта ле Клерка, подала иск о том, что когда она боронила землю, Вильям Гильберт «бросил ее на землю и силой и жестокостью изнасиловал ее так, что пролилась кровь».

Вильям отрицал силу, жестокость и пролитие крови. Он заявил, что «не насиловал помянутую Эмму, но что на протяжении последних трех лет он сочетался с помянутой Эммой по ее собственной воле, когда бы он ни захотел».

Суд решил, что «помянутый Вильям не насиловал помянутую Эмму в указанный день и не сочетался он с нею против ее собственной воли, в чем она обвиняет его, но таким образом, каким он привык сочетаться с нею, а также он не проливал ее кровь».

Вильяма оправдали, а Эмма была оштрафована...

Замужняя женщина исполняла привычную домашнюю работу: готовила, доила коров, сбивала масло и сыр, пряла, ткала, обшивала всю семью, кормила домашнюю птицу, обрабатывала огород.

В средневековой деревне ей была доступна лишь одна из общественных должностей: женщины часто становились деревенскими пивоварами или дегустаторами, определяющими качество сваренного пива и эля.

Если муж умирал раньше, жена становилась собственницей земли и главой семьи. На юге Франции к имени таких женщин прибавляли почтительное «на» — «госпожа», которого обычно удостаивались лишь аристократки.

Общинное право определяло вдовью часть от 1/3 до 1/2 имения. Но крестьянская вдова нередко получала все.

Так, Элис Бенит приняла землю в Каксхэме после смерти своего мужа в 1311 году. Спустя 30 лет, после смерти Элис, земля перешла к ее незамужней дочери Эмме.

В Браутоне Кристина Нил и Агнес Кателин управляли землей после смерти своих мужей.

Такие вдовы должны были нанимать батраков для обработки земли и выполнения повинностей. Поэтому они часто находили удобным для себя повторный брак, хотя закон и не настаивал на этом.

Если мужчина женился на вдове и получал земли ее первого мужа, он должен был принять его фамилию...

«Развлечения» вдов рассматривались как прелюбодеяния в церковных судах и облагались штрафом, иногда даже с временной конфискацией земли.

В 1291 году в Гиртоне Матильда, вдова Роберта Уорика, вступила во внебрачную связь с Робертом Корбесом и «из-за этого потеряла часть движимого имущества лендлорда». Ее возлюбленный, видимо, был вором. Земля Матильды была «взята под руку лендлорда», а женщина выплатила штраф — три шиллинга...

На старости лет предусмотрительный крестьянин или крестьянка могли заключить «договор о содержании» с собственными детьми.

В 1281 году Томас Бридл, принимая землю своей овдовевшей матери в деревне Хейлсовен, обещал построить ей дом 30 футов длиной и 14 шириной с тремя дверями и двумя окнами.

За выполнением таких договоров суды следили строго. Так, в Варбойзе в 1334 году суд постановил: «И поскольку Стивен Кузнец не содержит мать в соответствии с их договором, он должен за­платить шесть пенсов...»

Также можно было купить в мона­стыре нечто вроде пенсиона – «алименты» (то есть средство прокормления). В 1317 году одна женщина купила богатый пенсион за 140 марок, который гарантировал три буханки хлеба и два галлона эля ежедневно и каждый год — шесть свиней, два быка, 12 голов сыра, 100 штук вяленой рыбы, 1 000 сельдей и одежды на 24 шиллинга.

Согласно законам Средневековья, женщина должна была всю жизнь находиться под опекой мужчины — отца, мужа, старшего сына. Однако законы никак не могли совладать с реальностью, в которой женщины смело брали на себя ответственность за собственную судьбу и материальное благополучие своей семьи. Им была важна, скорее, власть над собственной жизнью, а не власть над мужем. Но очень часто одно было невозможно без другого.

Анна ВОДЖИ